Вот и пришла осень и осознание того, что это наше второе лето в деревне без бомбежек и сирены тревоги. Этим летом нас развлекали иначе: резали ножами, давили машинами, стреляли… Но, так или иначе, сирен тревоги в нашем районе не было.
Когда мы услышали настоящую тревогу впервые, никто не понял, что произошло. Никто не верил, что до Иерусалима будут долетать ракеты. Жители нашей деревни приглашали на шаббат в гости семьи с юга (Сдерот, Офаким, Ашкелон, Беер Шева, Ашдод и т.д.), замученные постоянными обстрелами. Чтобы они перевели дух и отдохнули от постоянного воя сирены.
Наш первый опыт знакомства с ракетами случился как раз в шаббат. Муж и дети пошли в синагогу, а я, прихватив кого-то из младших, решила прогуляться с приятельницей и ее собачкой. Дойдя до секретариата, мы услышали вой сирены. Я удивилась и спросила, что за дебильная идея давать “учебки” в шаббат?
– Да это тиль (ракета)! – воскликнула подруга, живущая в Израиле уже давно, и потянула меня за рукав под крышу. – Смотри! – сказала она и показала на небо. На небе прочерчивалась белая полоса, и когда она прорисовывалась над караваном соседки, он начал ходить ходуном. За ней спиралью крутилась другая полоса (след от защитной системы “праща Давида”), в каком-то месте они пересеклись, и рисунок оборвался.
Из каравана выглянула соседка:
– ???מה זה היה (Что это было???)
– !מה נראה לך? זה טיל (А ты как думаешь? Ракета!)
Я попрощалась и побежала к детям. Картина, которую я увидела около синагоги, была и смешная, и ужасная одновременно. Два из трех наших бомбоубежищ находятся как раз рядом с синагогой, прямо на детской площадке. Услышав тревогу, все приезжие, наученные горьким опытом, гости схватили детей и бросились в мамады, НО они все были закрыты. Повторю, что никто не думал, что они когда-нибудь понадобятся! В бомбоубежищах у нас хранились велосипеды одного из жителей поселения:) Поэтому, когда я подошла к площадке, я увидела гигантскую толпу людей, вжавшихся в мамады, в попытках влезть хотя бы под специальные козырьки.
Я заглянула в окно мужской части синагоги: оба мальчика, как лапочки, сидели на лавочке рядом с молящимся папой. “Они услышали тревогу и пришли ко мне”, – сказал папаShlomo. “Мы решили, что в синагоге самое безопасное место”, – сказали дети.
В тот шаббат, после вечерней молитвы, мужчины, выстроившись в длинную шеренгу, передавали друг другу велосипеды по цепочке, до самой библиотеки, как дружные муравьи…
Еще вспоминаю, как один раз сирена застала нас прямо на площадке. А это ОЧЕНЬ громко! И вот передо мной начинает разыгрываться сцена из фильма. Все происходит медленно и ярко. Вот дети, как горох, посыпались из качелей, другие бегут прямо по ним ногами. Взрослые хватают детей и несутся в убежища. Я вижу, как подруга взяла мою малышку, я кричу ей, пытаясь переорать сирену: “Я домой – там Гиршик один”. И вот все бегут в бомбоубежище, а я – в противоположную сторону. Мне навстречу выскакивают люди: кто-то босой тянет жену за руку; девушка бежит с младенцем под мышкой, придерживая рукой платок на голове… Подбегаю к каравану, досчитав до 75-ти… Значит, у меня еще 15 секунд. Дверь в дом плохо закрыта: значит, Гиршик уже убежал в другой мамад… И, значит, я буду сидеть в коридоре, где нет окон, и говорить ШМА в одиночестве, потому что уже не успею добежать до мамада сама. Место в коридоре придумали мальчики (до этого мне казалось, что мест без окон в доме нет!), они с другом Йосей сидели там когда-то, во время ложной тревоги. Я услышала где-то глухой бумум, подождала немного и пошла собирать детей по бомбоубежищам… Мальчики были довольны, что не растерялись, девочки были напуганы.
Всяких разных описаний в памяти, к сожалению, накопилось много, за два года мы немного оклемались, и во время учебных тревог сердце уже почти не падает в живот…
Сижу, смотрю как малыши устроили себе целый маленький мир между двумя бомбоубежищами: носят в формочках угощение из песочка, обсуждают что-то, цветочки рвут и украшают свои песочные кулинарные шедевры. И не верится, что мир – такая хрупкая вещь. И всплывают в памяти те “кинематографические” отрывки. Вот качаются качели, дети смеются, а через миг мир рушится, крики, женские руки хватают без разбору детей – чужих и своих, и бегут в бомбоубежище, а сирена орет так, что закладывает уши…
Я хочу, чтобы дети забыли этот звук. Хочу, чтобы между бомбоубежищами был мир. Хочу, чтобы мы были достойны мира.
